В Берлин ворвалась гроза. Разорвала душную плёнку 30-градусной жары, проветрила квартиры, дала вкусную влагу воздуху. Я лежу на кровати, дописывая очередной рабочий email. На улице так хорошо. Жалуюсь британцу, как грустно быть дома в такие славные дни. Лето всегда слишком быстро заканчивается. Британец спрашивает: “а где тебе хотелось бы быть сейчас?”
Картина разворачивается мгновенно, даже глаза не потребовалось закрывать. Дом, лес, тишина и море неподалеку. Кошки, птицы. В этот раз все же без петухов. Свобода она в том числе в отсутствии будильников. Читать, писать, засыпать в гамаке. Готовить еду на огне и есть на улице. С утра сидеть на крыльце в одеяле, обжигая пальцы ведром с чаем. Пока всё спит и воздух совсем сонный.
Выросшая в Петербурге среди мостов, колоннад и шпилей, под плеск Невы и жужжание пробок, я не представляла тишину. Городская тишина складывается из миллиона звуков. Машины, людской говор, метро, стройки. Впервые в Мюнхене я услышала соловьёв. В четыре утра между финальными коржами для “Наполеона” и трамваем на Kurfürstenplatz. Я настолько удивилась чистому птичьему пению, что полезла гуглить, что издает такие звуки. В Берлине соловьи живут на дереве возле моего дома.
Встреча с тишиной всегда неожиданна и очень волнительна. Тишина распадается на атомы, каждый из которых можно проследить и выдать свидетельство о рождении. На Майорке основной тон тишине задавали шуршащие литавры моря. И ничего, что между нами редкий лес, три небольшие виллы и нейтральная зона диких сиамских кошек. Морю вторил лес. Разбитые на октавы деревья перед виллой обменивались репликами с соснами позади и задавали ритм. Третьим рядом шли курицы, солисты-петухи и свита духовых шмелей. Тишина вздрагивала и переливалась.
На смену пустынной Майорке с камином вечерами и гигантскими чесночными креветками на сковородке, готовой отколупиться в независимое карликовое государство, пришел Петербург. Петербург врывался в сон колокольным звоном Преображенского, вгрызался под наушники дрелями соседей, непрошенной музыкой со двора. Воздух на улице вибрировал от сталкивающихся энергий и противоречий. Остаться наедине со своими мыслями получилось лишь в 140 км, после полуночного марш-броска к границе с Финляндией, между березами и соснами, с Ладогой по правую руку – на даче.
С юности убежденная в принадлежности к городской среде, я рвалась из родительского дома с башенками в 20км от Петербург в центр. Облюбовала Петроградку, откликнувшись на генетический зов и влюбившись мгновенно во все атрибуты городской жизни. Жан-Жак, в котором если сидеть слишком долго, то сменятся четыре визави, а бармен начнет подливать вино за компанию. Мираж на Большом для самых поздних “разводных” сеансов, где можно за полцены смотреть Бекмамбетова только для тебя и друга-петроградца. Карповка и кокетливый монастырь в полосочку, под пристальным взглядом колоколен которого распивался джин на мосту.
Незаметно разменяв 32 на испанском острове с английским компаньоном я с удивлением обнаружила, что центр тяжести сместился. Удовольствие генерирует природа и уединенность, расслабление приносит отсутствие новостей и событий. Дзен приходит, когда его не ждали.
Моё детство прошло на стройках. Дед строил дома, мама строила дом себе, все вокруг жили в домах. Меня удивляло желание обменять квартиру в центре на дом в совсем не центре. Все равно всем приходилось ездить “в город” за развлечениями и удовольствиями. Так зачем жить дальше в вечной стройке? В июне 2021 въезжая на Сапсане в один из отдаленных кругов ада Москвы меня накрыло волной клаустрофобии, глядя на многоэтажные человейники. Людские небоскребы настойчиво ассоциируются со складывающимися братьями-близнецами, проглатывающими людей. Отсутствие дворов и зелени, пространства для воздуха и человека, растопили льды между мной и Варламовым. Россия станет счастливой, когда урбанизм поставит ее на колени.
Британец вырос в крошечном городке в Западном Йоркшире. Опасливо равноудаленный от берегов, город населен 30 тысячами землелюдей – в противовес морским людям, выбравшим берега острова. Как и все в Англии носит римское название и ведет летописи с 11 века. Знаменитый роскошным замком, от которого сохранилась песочница и колодец, город лейбористов и лакрицы. Город милый и чрезвычайно скучный, – по определению британца. Город, тонущий в тишине после 9 вечера и удивленно вздирающий брови при упоминании бутилированной воды.
Британец знает, что значит жить в доме – вариантов не было. Я знаю, что значит жить в доме – меня не спрашивали. Но годы проходят и подлая унаследованная мысль о собственном кусочке леса и возможности оказаться на улице в секунде возникшего желания, подкрадывается с черного входа. Твое собственное небо, обязательная елка на входе. Кусты смородины с крапивой, вплетенной в ветки, трава, по которой можно ходить босиком. Планета земля выдается каждому при рождении. Твое решение – как ей воспользоваться. Упаковаться в человейник, потеряв всякую связь с планетой, или отойти чуть подальше и обнять ее всем телом, распластавшись под кустом смородины.
Поддержать мои тексты можно здесь: Become a Patron!
vashkelite 