Когда мне было четыре, меня отвели на художественную гимнастику. Я помню первую спортивную школу: вход с угла великолепной площади Льва Толстого в грязно-розовое приземистое здание. В воспоминаниях сохранился липкий снег, серая жижа на входе и непрогреваемые полуподвальные помещения раздевалок. Задача была одна – выскочить из спортивной одежды и натянуть три слоя гражданской, пока коварный петербургский дементор не присосался к твоим кости. 

У меня не было варианта избежать отношений со спортом. В семье, где на четырех членов семьи три мастера спорта и бабушка с железной волей, оставалось только подчиниться. Чемпионаты по художественной гимнастике смотрели всей семьей наравне с футболом и баскетболом. Что может быть прекраснее, чем связывающаяся в морские узлы девочка? 

В семье, перенасыщенной талантами, перфекционизм – это норма. Гимнастика стала нормой шесть раз в неделю + зимние и летние лагеря. 

В первый лагерь я поехала в шесть лет. Была самой младшей и толком не умела о себе заботиться. Как-то я постирала все вещи и мне пришлось ходить в мокром, потому что в разлагающемся климате Петербурга вещи не сохнут уже 300 лет. 

Художественная гимнастика – индивидуальный спорт. Большая часть времени – работа на сверхусилии через боль. Ближе к отборам в сборную это полное отсутствие доверия, ежедневные взвешивания, безымянные таблеточки по утрам и диета на вареной морковке. Это не выбор, таковы правила лагерей. Обыски по вечерам и священная война со сникерсами. 

Гимнастика научила быть одиноким воином. Не признаваться, если что-то болит – снимут с просмотров. Не жаловаться, если хореограф лупит слишком сильно, потому что та – садистка с многолетним стажем – продолжит сладостно лупить еще сильнее. Страна, подсевашая на иглу непрекращающихся мировых побед в художественной гимнастике, всасывает ежегодно килотонны девочек в мясорубку спорта. 

Мне невероятно нравилось. Слезы и стертые в кровь мозоли от бесконечной работы с предметом смывались лавиной эндорфинов от побед. Их было много. Каждый новый шаг – школа, район, город – доза чуть больше. С очередной победой друзей становилось все меньше. Ведь это же борьба. 

Я благодарна художественной гимнастике. Спорт научил меня не бояться боли, одиночества и чужого мнения. Три минуты кайфа на ковре перекрывали месяцы работы на износ. Я слушала так часто, что у меня низкий прыжок, средняя растяжка и недорабатывающая стопа, что перестала слышать критику вовсе. Выживает сильнейший, а не самый прыгучий, не так ли?

Неделю назад я заболела. Судя по исчезнувшему обонянию и тому, что мне не становится лучше, я в тренде – коронавирус-тест уже на сносях. Первые дни были совершенно чудовищные. У меня трещали все кости, лопались виски и крестовый поход на кухню за водой напоминал по длительности оригиналы. Британец предложил услуги кейтеринга и всяческой поддержки. Подруга была настойчивее и вопреки отказам, подкладывала апельсины и морс под дверь. Мне было плохо, но принять помощь я не могу физически. Я не умею. 

“Настя, это не война” – сказала психолог. Не знаю. В моей картине мира, каждый день – война. За жизнь, за ресурсы, за счастье. Меня вырастили выживать, но не научили доверять людям. И вот я сижу в 31 год, захлебываясь слезами, и говорю психологу: “может, хватит уже? Может, я все себе доказала, и я просто могу попросить помощи?” Психолог спрашивает: “Настя, почему плачете?”. Потому что самое сложное оказалось не научиться бороться за себя, а позволить другим людям приблизиться к тебе со спины и дать себя обнять.