Школа

Самый популярный TedTalk набрал более 70 миллионов просмотров за 14 лет. Не густо по сравнению с золотыми ёршиками Путина. Но за 14 лет ни один другой микрорассказ не смог вытеснить сэра Кэна Робинсона с пьедестала. Выступление переведено на 64 языка и рассказывает о… о чем бы вы думали? Прокрастинация? Боди-позитив? Дискриминация? Успех? Сэр Кен Робинсон рассказывает о школе, вернее, спрашивает “Do schools kill creativity?”

Моя первая школа – экспериментальная баптистская организация, где каждый ученик сидел за отдельной партой, ровно половина предметов шла на английском и вместо оценок нам ставили звездочки. После первого класса школа переехала и я отправилась в модную гимназию при Русском музее.

Наша учительница Евгения Игоревна очень старалась сгладить социальное неравенство между детьми в ботинках с рынка и сыном сидящего олигарха, которому на переменах охранники приносили еду из заветного МакДональдса. Блондинистый олигархич смахивал на барана: медленный, туго соображающий и прущий напролом, проверяя границы дозволенного. Видела его мельком много лет спустя. Малиновый пухован на тоненьких ножках, золотая цепь и черные очки в помещении. Гены бандюгана 90х не смываются шестизначными чеками. 

Следующей и финальной стала не менее экспериментальная школа, построенная на энтузиазме нескольких интеллигентных людей. В меню орфоэпия и языкознание, на математике учитель встряхивал нас счетом в уме. Латынь и античная литература – основы мироздания и специализация завуча. С годами школа теряла эксклюзивность и мигрировала в обычные школы с уклоном. Предметы становились всё привычнее, а преподаватели не справлялись с учениками.

Сэр Кен Робинсон объясняет, откуда пришел глобально признаваемый рейтинг предметов. На первом месте – математика и языки. У нас их было четыре с латынью. Французский учили на убой, немецкий швыряло от преподавателя к преподавателю, и только английский оставался стабильно неконвенциональным обсуждением мальчиков и косметики. Вторым эшелоном идут гуманитарные науки – литература и история, вроде нужные, но скорее для тех, кто не вывозит математику. И, наконец, в самом низу ютятся Arts. И даже там есть свои классы: живопись и музыка во главе, а танец и театр где-то в самом низу пищевой цепочки. Почему так?

До 19 века системы образования не существовало. Но индустриализму нужны были ресурсы. Возникшая иерархия опиралась на две колонны: востребованность навыка – “хватит твоей музыки, иди полезному научись!”, и успеваемость. Сколько школьных троечников на проверку оказались талантливыми и успешными людьми, как только вырвались за пределы стигматизированной школьной системы?

В десятом классе нас разделили на две половины: математическую и не талантливую, по определению математика. Было невероятно важно попасть в сильную группу – еще один автоматический лейбл для призванной оставаться нейтральной школы. Со скрипом я протиснулась в математическую группу. Но к середине 10 класса окончательно растеряла всякое желание учиться.

Мне всегда нравились челленджи. Мне нравились сложные задачи и самостоятельная работа над ними. Мне ужасно нравилась латынь и как-то я провела все школьные каникулы, изучая учебник от корки до корки. По возвращению в школу латынь превратилась в любимый предмет и я даже взяла экстра год факультативом на изучение “Гальских записок” Цезаря. Но в преподавательской среде бытовало мнение, что мы списываем у девочки, которая списывала у меня. Так я впервые столкнулась с не гибкостью преподавателей.

Учиться становилось все сложнее, потому что у меня ничего не получалось на “ура”. Среди преподавателей преобладал фаворитизм и меня никто не выбрал. Я любила литературу и сочинения, но учительница не любила меня и ставила “четверки с минусом” за содержание. Единственный школьный диплом у меня по биологии, но она закончилась рано, а преподаватель не был увлечен учениками. Математик утверждал, что у меня нет таланта ни к чему и я невероятно посредственна. К концу школы я настолько в этом уверилась, что отказалась от идеи учиться на врача и на историка. И вообще отказалась учиться.

Я читала книги и писала в стол. Университ выбирала по принципу остаточности – куда можно было пройти по совокупности своей посредственности. С удивлением получила пятерку за творческое задание, а за ним по истории и английскому и оказалась на журфаке. 

Уж насколько бестолковым я считала журфак, но там я встретила преподавателей, которые относились с уважением и однозначно видели во мне талант. Писала диплом по истории – одна из редких журналисток, переметнувшихся на сторону архивов. Преподаватель английского звала выступать в английском клубе перед первокурсниками и восторгалась вполне посредственными идеями. Но все же чувство, что я что-то могу, потихоньку росло.

Мне 32 и я значительно лучше знаю себя. У меня хорошо получается выстраивать деловые отношения и разруливать сложные проекты. Мне нравится выступать и меня зовут сниматься для мастер-классов на немецком языке. Я люблю писать и изучать. Особенно языки и историю. Но потребовались годы, чтобы перестать думать о себе, как о человеке с нулевым талантом и без особых перспектив. В университете мне попалась странная преподавательница, которая на экзамене отказалась меня слушать и заставила слушать себя. Она заявила, что моему таланту позавидуют многие, но меня всегда обойдут те, кто готов вести подкоп чайной ложкой, а я сгнию под забором. Цитата точная, помню дословно уже 12 лет. 

Мне тогда было 20 и, воспитанная атмосферой глухой ненависти в школе, я с удивлением восприняла только часть фразы про талант. Остальное свалилось в кучу “что же у вас не так, что вы тратите на меня столько своей страсти и энергии?”

Я практически ни с кем не общаюсь ни из школы, ни из университета. Хотя к детям никаких вопросов не было. Дети были спокойные и немного забитые. Не помню, чтобы над кем-то особенно издевались. Но привкус учительской ненависти от школы, где взрослые люди зачем-то стали бодаться с несовершеннолетним ребёнком, и университет бестолковых искусств надолго отбили тягу к образованию. Только сама и только то, что нравится. Мир меняется и учиться сейчас настолько классно, что ужасно жаль, что когда это было моей единственной обязанностью, это было настолько плохо.

В подкасте “Сперва роди” мои ровесники обсуждают идеальную школу. Первым требованием единогласно возвещают “никакого публичного унижения от учителей!” Я встрепенулась, после фразы одноклассницы про “непростого ребенка” в свой адрес, я была убеждена, что дело во мне и неуютном переходном возрасте. Но оказалось, что возраст он такой у всех, а быть преподавателем – выбор взрослого человека.

Я никогда не смогу быть преподавателем. Очень страшно не раскрыть и не заметить, или не справиться и испортить. Сэр Кен Робинсон говорит “мы готовим детей к будущему, но мы не имеем ни малейшего понятия о нем”. Так вышло, что предсказания моих учителей не сбылись. У меня все в порядке. Но простить им то, что я ненавидела школу и жила от перемены до перемены очень сложно. Ведь насколько больше можно было сделать, если бы мне давали понять, что я чего-то да стою. 

Ваша поддержка необходима, чтобы знать, что эти тексты кому-то нужны: Become a Patron!